В прежние времена – не такие уж давние, каких-нибудь сто лет, а то и того меньше – дни, предшествовавшие христианской пасхе, вынуждали евреев жить в тревожном ожидании. Как писал Шолом Алейхем: "Праздники прошли, слава Богу, тихо; ждали погромов, но дальше разговоров дело почему-то не пошло…" Кровавый навет преследовал наш народ на протяжении тысячелетий. В измененном виде это обвинение – обвинение в ритуальном убийстве – продолжает существовать и в наши дни: чем, как не "кровавым наветом", можно назвать заявления, скажем, русских нацистов о ритуальном характере убийства царской семьи? Чем, как не видоизмененным кровавым наветом, было дело врачей?
Итак, дело об исчезновении девушки Эстер Шоймоши, католички, жительницы венгерской деревушки Тиса-Эслар.
Это произошло на христианскую пасху, 1 апреля 1882 года. Деревня Тиса-Эслар, расположенная на берегу Тиссы в области Сабольеш, делилась на три части: "новую деревню" – Уйфалу, "словацкую деревню – Тотфалу, и "старую деревню" – Орфалу. Население состояло из христиан и евреев.
В тот день четырнадцатилетняя Эстер Шоймоши вышла из дома в Уйфалу, где работала домработницей и направилась в Тотфалу за покупками. Обратно ее так и не дождались – ни хозяйка, ни мать.
В течение недели родственники искали девушку. И не нашли. 8 апреля к розыскам подключилась полиция, но и ей не удалось ничего сделать. А в начале мая по деревне поползли чудовищные слухи. Первоисточник так и не был установлен. Но все шире и упорнее говорили, что будто бы Самуэль Шарф, старший сын синагогального служки – шамеса Йозефа Шарфа кому-то рассказывал, что его отец встретил Эстер Шоймоши, когда та возвращалась домой, заманил ее в синагогу и там шойхет (резник) общины перерезал несчастной горло, а шамес собрал кровь, вытекавшую из раны, в специальный сосуд. Самуэль будто бы сказал по секрету, что всю картину видели он и его старший брат Мориц…
Как показало дальнейшее следствие, Самуэль Шарф был несчастным больным ребенком, страдавшим устойчивыми галлюцинациями и бредовыми фантазиями.На судебном процессе так и не было выяснено – кто первоначально внушил мальчику чудовищную историю, кто внушил ему, что видел он страшную картину собственными глазами. Впрочем, одна версия существует – за год до исчезновения Эстер в этих же местах пропал венгерский ребенок. Тогда тоже активно циркулировали слухи о ритуальном убийстве. Не исключено, что в памяти впечатлительного Самуэля Шарфа тогда отложились жуткие россказни – известно же, насколько жадно запоминают дети сказки, в которых фигурируют покойники, оборотни, людоеды и тому подобное…
Но вернемся к событиям той дальней и, увы, весьма недоброй для евреев весны. Депутат венгерского парламента Оноди, уроженец Тиса-Эслар, наводнил венгерские газеты утверждениями о том, что евреям для религиозных нужд необходима христианская кровь – они-де кладут ее в мацу. Замечу коротко, что у господ антисемитов все перепуталось: девушка исчезла не в еврейскую, а именно в христианскую Пасху, которая, как известно, празднуется п о с л е еврейской. Иными словами, мацу евреи уже выпекли, и для чего нужна была кровь по окончании еврейского праздника, сказать трудно. Но антисемитизм всегда был не в ладах с логикой.
За дело взялась следственная группа, прибывшая из ближайшего города Ньиредхазы. Ее возглавлял судья Бари, патологический антисемит, искренне уверенный в чудовищных изуверских обычаях евреев. В состав входили два комиссара полиции, писарь, несколько рядовых полицейских.
Комиссия с самого начала была убеждена в том, что виновны евреи, и задачу свою видели только в том, чтобы заставить их сознаться. Для начала Бари запротоколировал рассказ Самуэля. Мальчик, поощряемый интересом взрослым, придумывал все новые и новые детали к своей истории.
Были арестованы Йозеф Шарф и его старший сын Мориц. Шамес пытался объяснить полицейским, что младший сын страдает психическим расстройством, но его никто не слушал. Морица же Шарфа судья передал писарю-садисту по имени Пижей и одному из комиссаров. Мальчика избивали, держали под замком в темном подвале. В конце концов, он не выдержал и подтвердил "показания" брата. При этом он назвал более десяти членов еврейской общины, якобы участвовавших в ритуальном умерщвлении Эстер Шоймоши. Все они, естественно, немедленно были арестованы. Причем, несмотря на устойчивые алиби, судья Бари признал их виновными.
Между тем, по стране развернулась клеветническая кампания в прессе, а далее последовали события, опять-таки, хорошо известные евреям – по Австро-Венгрии прокатилась волна погромов. К счастью, жертв не было, но множество домов, лавок, принадлежавших евреям, подверглись разгромам. Судья Бари, его подручные, а так же фактический инициатор "дела" – депутат Оноди в одночасье стали чуть ли не самыми популярными людьми в Венгрии.
Так обстояли дела вплоть до 18 июня, когда произошло событие поистине сенсационное для дальнейшего хода следствия. В этот день полевой сторож соседней деревни случайно выудил в реке женский труп.
В руке утопленницы был крепко зажат платок со светло-голубой краской. Почему это оказалось столь важным? Да потому, что именно такую краску отправилась злосчастным днем покупать Эстер Шоймоши из одной части деревни в другую. И именно в такой платок завернула она покупку (об этом говорили в один голос все свидетели, видевшие девушку незадолго до исчезновения).
Никаких ран на теле утопленницы обнаружено не было (если помните, Самуэль Шарф и его младший брат Мориц показали, что девушке, якобы, перерезали горло). Судя по всему, имел место несчастный случай – возвращаясь в сумерках домой, Эстер Шоймоши поскользнулась и упала с узкого мостика прямо в реку. К несчастью, течение в том месте было быстрым, а река – глубокой.
Казалось бы, следственная группа Бари должна была, хоть и без особого желания, признать ошибку и отпустить арестованных.
Ничуть не бывало. Бари заявил: найдено тело совсем другой девушки (слишком далеко зашло разложение – более двух месяцев тело пробыло в воде). На опознании мать Эстер узнала платье своей дочери, но не признала ее самое. Она заявила, что утопленница гораздо старше Эстер.
Была назначена экспертиза. Были приглашены два хирурга, которым вменялось в обязанность установить: являлась ли найденная утопленница 14-летней девочкой и могла ли она пролежать в воде с 1 апреля, то есть, со дня исчезновения Эстер Шоймоши. Оба хирурга были практикующими сельскими врачами, которым по роду деятельности ни разу не приходилось вскрывать трупы.
Их заключение гласило: никоим образом. Тело принадлежало девушке, самое малое, восемнадцати, а то и двадцати лет от роду; она активно жила половой жизнью; руки и ноги ухоженные, с нежной кожей. И в воде тело пробыло не более десяти дней.
Ни один из этих выводов действительно не мог подойти Эстер. Бари ликовал. Мало того, что его обвинение по-прежнему казалось незыблемым, так еще и появлялась возможность предъявления евреям нового обвинения – на этот раз в убийстве с целью сокрытия предыдущего преступления.
Бари предъявил письмо, якобы полученное им анонимно. Автор письма рассказывал о том, что у евреев появился план подбросить другой труп, обрядив его предварительно в платье Эстер Шоймоши и сунув в руку платок с краской. В письме назывались имена евреев, сделавших это. Их тоже немедленно арестовали. К арестованным применялись дикие пытки, заставляющие вспомнить о временах инквизиции. В конце концов, один из них, по имени Фогель, признался в совершении убийства. Но, совершенно потеряв разум после издевательств, он не смог назвать ни одного имени сообщников (он просто не мог вспомнить ни одного знакомого имени).
Другим, после избиений, подсовывали протоколы, написанные на венгерском языке, которого они не знали.
Наконец, Бари счел возможным передать дело в городской суд. По просьбе депутат Оноди, арестованных построили в шеренгу и прогнали перед его домом: "Пусть моя жена полюбуется на этих еврейских ублюдков", – сказал депутат.
К счастью, не все в стране были охвачены низкими страстями. Протесты общественных деятелей вынудили правительство назначить перепроверку дела.
И вот тут начали всплывать и стали достоянием общественности вопиющие подробности – и о пытках, и об издевательствах по отношению к арестованным.
Защитой обвиняемых занялся один из лучших адвокатов Европы, депутат имперского парламента Карл фон Этвеш.
Ему удалось достаточно легко доказать ложность признаний, вырванных пытками. Он пригласил психиатров, которые обследовали мальчиков, на показаниях которых и базировалось обвинение. Эксперты установили, что младший действительно страдает серьезным душевным заболеванием: что же до старшего, то после запугиваний и издевательств и его психическое здоровье оставляло желать много лучшего.
Но у обвинения оставался сильный козырь. Тело Эстер так и не было найдено – ибо, по заключению приглашенных ранее медиков, утопленница, выловленная из вод Тиссы, не могла быть исчезнувшей девушкой.
Эксперты, приглашенные фон Этвешем, настояли на эксгумации. Их заключение оказалось прямо противоположным первому: тело принадлежит девушке четырнадцати лет, занимавшейся физическим трудом, не жившей половой жизнью и, главное, несчастная попала в воду никак не позднее начала апреля.
В результате всех этих обстоятельств, в результате острейшей борьбы, развернувшейся между обвинением и защитой, процесс зашел в тупик. Конечно, в отличие от экспертов г-на Бари, эксперты, которых пригласил на процесс фон Этвеш имели всеевропейскую известность.
Но тут Бари обратил против фон Этвеша прием самого адвоката. Фон Этвеш мотивировал необходимость новой медицинской экспертизы тем, что первое заключение делали люди, мало сведущие в столь специфической отрасли медицины как судебная медицина.
– Но ведь и эксперты господина фон Этвеша, – заявлял Бари, – не смотря на высокую квалификацию, в основном занимаются общей хирургией, но отнюдь не исключительно судебной медициной и патологоанатомией. Давайте обратимся к авторитетам, признанным в области криминалистики!
Суд согласился с этим требованием. Бари вступил в лихорадочную переписку с судебными медиками Франции и Германии. Но еще до того, как они ответили, суду самостоятельно предложил свои услуги ученый, считавшийся в этой отрасли науки европейской величиной номер один. Этого человека звали Эдуард фон Гофман. Аристократического происхождения, общительный, обладавший связями чуть ли не при всех европейских дворах, он был подлинным энтузиастом и подвижником науки. В молодости он учился во Франции – родине судебной медицины, затем много лет потратил на участие в самых разнообразных научных исследований, Неоднократно становился экспертом на судебных процессах. Создал кафедру судебной медицины при Венском университете. Правда, следует отметить, что кафедра не имела официального статуса; руководство столичного университета с неодобрением относились к странному, как казалось, поведению знаменитого ученого: мотается по всей Европе, не гнушается участвовать в сомнительных делах. Кстати, дело об исчезновении Эстер Шоймоши относилось как раз к сомнительным.
Профессор фон Гофман внимательно следил за разворачивавшимся процессом. Будучи убежденным гуманистом, он с самого начала достаточно громко заявил о невиновности евреев. Сейчас же, когда столкнулись две экспертизы, он с готовностью предложил себя в качестве третейского судьи.
Не принять предложение фон Гофмана суд не мог: равных ему авторитетных специалистов тогда в Европе попросту не было. И несмотря на то, что всем были известны убеждения профессора и его точка зрения на данный процесс, обвинение тоже не высказало никаких возражений. Поскольку широко известна была не только демократичность и гуманность ученого, но и его научная беспристрастность и щепетильность.
Без преувеличения можно сказать, что вся империя, затаив дыхание, ожидала слова профессора Эдуарда фон Гофмана.
И вот венский ученый не просто подтвердил второе заключение – то есть, фактически идентифицировал утопленницу с исчезнувшей девушкой, – но и аргументированно объяснил причины ошибок первой экспертизы. Скажем лишь, что все эти объяснения занимают не один десяток страниц уголовного дела. На целых семь часов (!) судебная палата превратилась в университетскую аудиторию – слушалась лекция профессора фон Гофмана. Люди, ранее имевшие весьма смутное представление об анатомии, затаив дыхание слушали непонятные термины, рассматривали схемы. Вообще, картина была удивительной и поучительной: шла многочасовая схватка науки с мракобесием, и на карту были поставлены человеческие жизни…
Суд признал обвинение надуманным, подсудимые были освобождены. Судье Бари пришлось подать в отставку – это, впрочем, нисколько не изменило его отношения к евреям. Так же, как и не сделало антисемита Оноди меньшим их ненавистником.
Еще одним следствием процесса стали арест и осуждение тех полицейских чинов, которые занимались выбиванием показаний у арестованных (в том числе, и детей).
Для профессора же Эдуарда фон Гофмана "дело Эстер Шоймоши" стало звездным часом. Это был, без преувеличения скажем, триумф науки – и триумф гуманизма. И весьма многозначительным кажется тот факт, что именно после этого процесса судебная медицина была официально отделена в самостоятельную науку. И в любом учебнике по криминалистике указано, что именно после этого процесса родилась венская школа судебной медицины.
Таков финал этой истории – одной из последних попыток "кровавого навета" в Европе. Спустя два десятка лет в России пройдет процесс по делу Бейлиса. Вот удивительная вещь: если в венгерском процессе решающее слово было за наукой, то в русском – за адвокатурой. Если венгерский процесс стал толчком к развитию судебной медицины, то в русский – толчком к развитию судебной адвокатуры.
И еще один вывод из всего вышеизложенного: на протяжении всех веков гонений на евреев против вздорных обвинений в адрес несчастного народа выступала наука. На стороне гонителей были выдумки и фальсификации, на стороне гонимых – научные исследования и научная истина.
Жаль, что последние далеко не всегда одерживали победу над первыми…