День освобождения шестого Любавичского ребе р. Йосефа-Ицхака Шнеерсона – 12 тамуза 1927года – это еще и день его рождения. Любавичские хасиды и их друзья отмечают этот день не только как день освобождения, но и как день победы всего еврейского народа. Это был тот редкий час, когда евреи всего мира сплотились ради спасения жизни Ребе, вся вина которого заключалась в поддержании основ еврейской жизни и системы традиционного еврейского образования для детей и юношества.
Вот какие обвинения были предъявлены Любавичскому ребе начальником следственного отдела ленинградского ГПУ Дегтяревым:
– Вы поддерживаете реакционные силы в СССР.
– Вы занимаетесь контрреволюционной деятельностью.
– Религиозные евреи всего мира считают вас высшим авторитетом и находятся под вашим влиянием.
– К вам прислушивается часть еврейской интеллигенции Советской России.
– Вы имеете огромное влияние на американскую буржуазию.
– Вы лидер мракобесов.
– Вы организовали на территории СССР сеть хедеров, ешив и других религиозных учреждений.
– Вы ведете широкую переписку с заграницей.
– Вы получаете крупные денежные суммы из-за границы на укрепление религии в СССР и ведение борьбы с советской властью".
Ребе не просто угрожали расстрелом. Решение об этом было принято еще до ареста и резолюция уже стояла в деле. О преследовании и аресте р. Й.-И. Шнеерсона написано много. Здесь же мы хотим особо остановиться на поведении Ребе в последний день пребывания в тюрьме, когда уже было принято решение о замене расстрела на ссылку в Кострому.
Первоначально расстрел был заменен ссылкой на десять лет на Соловецкие острова, что само по себе было немногим лучше расстрела. А возможно и много хуже. Мало кто возвращался из тех лагерей. Та же самая смерть, только значительно растянутая во времени и потому изобилующая мучениями, физическими и духовными. Но и это оказалось не окончательным приговором. Вот как описывает Ребе день, когда он узнал о высылке в Кострому. Что же придумали его преследователи?
"…Всю группу выстроили в шеренгу.
– Зачем вы нас выстраиваете? – спросил кто-то.
– Хотим пристрелить на месте, – ответил конвойный.
Услышав это, молодой человек (еврей из Витебска) упал без сознания и не приходя в себя скончался. Подошел охранник, толкнул несчастного ногой, послушал сердце и сказал: "Умер".
…Наконец, меня подозвали к столу. Среди вороха бумаг вижу свое "дело". Папка раскрыта, на первой странице несколько зачеркнутых резолюций…
Первая строка перечеркнута. Следующая строка: "Десять лет каторги на Соловецких островах", – тоже зачеркнута, а сбоку написано: "Нет". Читаю последнюю резолюцию: "Выслать на три года в г.Кострому…"
На этом этапе в среде чекистов произошла, если можно так выразиться, этническая поляризация поведения. Если русских личность этого арестанта в принципе не интересовала – как решило начальство, так и будет, – то палачам-евреям важно было сломить этого "религиозного фанатика", хотя бы под конец его пребывания в тюрьме на Шпалерной. Они понимали, что если этот цадик выйдет из тюрьмы чистым, значит, они остаются по уши в грязи.
Правда, они не понимали, что и сам Ребе хочет показать им то же самое…
Словом, чекисты предприняли в оставшиеся дни три попытки сломить Ребе. Ему должны были в камере зачитать новый приговор. Они полагали, что Ребе, стоя, выслушав решение об отмене смертной казни, прослезится, начнет шептать слова благодарности, а может и вообще упадет на колени…
Конечно, расчет был совершенно фантастическим. Во-первых, Ребе отказался стоя выслушивать чекистов, явившихся в камеру. "Я твердо решил не повиноваться и вообще не обращать внимания на этих слуг дьявола". Ребе жестоко избили, но попытка сломить арестанта не удалась.
Вторая попытка была одновременно и хитрее и примитивнее. Один из следователей-евреев по фамилии Лулов предложил Ребе подписать воззвание в поддержку конференции еврейских общин. Ребе отказался, считая эту конференцию ловушкой "евсекции". Собственно, настойчивость, с которой следователь пытается заполучить подпись р. Й.-И. Шнеерсона, убеждает последнего в том, что он был прав и дело с конференцией действительно нечисто. Ребе не поддался давлению, хотя ему грозили в случае неповиновения максимально осложнить дорогу до места ссылки. А что такое "осложнить жизнь" на языке ГПУ понятно любому. Одновременно в случае поддержки "конференции" ему обещали немедленное освобождение от ареста.
Наконец, третья попытка, за которую мучители цеплялись до последнего. День, в который поезд с арестованным отправлялся к месту ссылки, выпадал на субботу. Тут чекисты-евреи имели небольшой шанс. Будучи арестантом, то есть человеком подневольным, Ребе даже по еврейскому закону обязан был подчиниться начальству. Но время, в которое все происходило, называлось у евреев шмад – период массового отхода от веры. В такое время особенно важно в высшей степени неукоснительно исполнять все заповеди.
И Ребе заявил: "В субботу не поеду".
Лулов: "Если согласитесь ехать в субботу, вот вам пропуск и можете прямо сейчас идти домой!"
Ребе заявил: "Я буду сидеть здесь сколько угодно, но в субботу не поеду".
Отправка была перенесена – благодаря вмешательству Е. Пешковой, обратившейся непосредственно к руководству ГПУ.
* * *
Рабби Йосеф-Ицхак Шнеерсон требовал от своих хасидов идти на самопожертвование в прямом смысле слова, ради спасения еврейства в России. Но Ребе был не только лидером, отдающим приказы. Он был воином, бесстрашным воином. Его поведение в тюрьме, на допросах, его огромное личное мужество, поразительная стойкость и бескомпромиссность стали примером для многих тысяч хасидов, которым еще только предстояло пройти через застенки тюрем и сталинского ГУЛАГа, пережить лагерные бараки. А кому посчастливится избежать эти ужасы, предстояли просто долгие, казавшиеся бесконечными, годы "совковой действительности".